- Ну, так чем кончилось дело то? - не выдержал Михалыч.
- Прорвались мы с барахлишком и скотиною, ждут общинники сей час лодьи ваши на берегу... И посылы наши в верхнее поселение ушли. Да там оно полегче будет, старейшин то в нем нет, все в одном месте собрались. Таки готовься принимать под четыре сотни людишек вместе с бабами и дитями, воевода, это считая с моими. Часть в наше поселение можно на житие пустить, часть на работы, токмо жилье поставить первым делом надо...
- Да... дела наши грешные, - зачесал в бородке Михалыч, - разместить где вас мы уже нашли, Тимка с утра прибегал рассказать об этом. Не ждали, правда, что столь народу будет... Однако, как говорится, нет худа без добра, да и места там хватит с излишком. Пока туда вас всех определим, а потом уж думать будем, что делать далее. Николая возьмем, дома строить по-новому будем, ну... примерно как наш пятистенок. Поведу вас я, в обход, поскольку в лагере на болоте тоже болезнь началась. Думаю, что и вас коснется, ну да лекарь уже там, бог даст, все обойдется. А сколь воев среди вас, которые в дружину пойдут?
- Да десятка четыре с половиною с трех поселений, - поднял глаза к небу и посчитал Пычей.
- Ну и я пяток выделю из дружины и желающих охотников, - добавил Трофим, - так что принимай их всех под себя, полусотник.
- Есть принимать, воевода, - чуть задумчиво кивнул Михалыч.
- Али есть сбираешься, али просто мелешь что не то? - вопросительно глянул на новоиспеченного полусотника Трофим, - ты вот давеча про название для дружины что-то баял, надумал али как?
- Да слово это подобно согласию для воина, будет исполнено, значит, - все еще витая в облаках, ответил Михалыч, - а название... был я капитаном... даже лесным, хмм... Егерем я провел почти всю жизнь, это так охотников у меня называли. И у нас все вои из охотников почти. Так что будем называться... эээ... егерским... полком! Зато я главным егерем останусь, и привыкать к новому названию не буду, - засмеялся Михалыч, - да и на родине у нас такие воины были.
- Не маловато для полка воев то? - ухмыльнулся воевода, уже зная, что его полусотник на это что-нибудь этакое обязательно ответит.
- А будет к чему тянуться, воевода, названием пока пугать будем, - с широким оскалом ответил тот.
Сонное покрывало предутреннего сна соскользнуло с полатей, на которых лежала Агафья, и рассыпалось невесомыми клочками зевоты и ленивого потягивания. Еще совсем темно и можно полежать немного, совсем чуток, стряхивая остатки ночных сновидений и впитывая прохладный утренний воздух, смешанный пополам с запахом дыма от вчерашнего костра, разожженного для подтопки в глинобитном очаге. Ну все, пора вставать, плеснуть водицей из деревянной бадейки в лицо и... нет, без разлохмаченной палочки для чистки зубов можно и обойтись. Лекарь, конечно, грамоте разумеет и знает столь много, что людишек с того света вытаскивает, но чистить зубы утром и вечером... это он, пожалуй, лишку присоветовал... Агафья подумала и все-таки взялась за палочку. Никто ее за язык не тянул, сама спросила, что он по утрам делает около речки.
А уж что такое больные зубы, она не понаслышке знает, полгода не прошло, как Радимир зуб ей заговорил. Заговорил, как же... Как дурочка малолетняя опростоволосилась. От боли не знала куда податься, а рвать зуб клещами у Любима было страшно. Ну, тот и отправил ее к Радимиру, сказал, что сей божий человек и зуб при своей святости заговорить может. Нет бы посмотреть в это время на его хитрую рожу, да догадаться, что святой с заговорами да волхованием дело не имеет. Нет же, поперлась... Тот сразу головой закивал, над тоненькой веревочкой что-то пошушукал, и ей отдал. На, сказывает, привяжи к больному зубу... Привязала, спрашиваю, когда пройдет? Через день, отвечает... Да что ж ты ирод окаянный измываешься то? Нешто я протерплю весь день? И так уж мыслить мочи нет ни о чем, окромя этой боли... И на это нашел что ответить. Есть, говорит, способ и сразу боль снять, токмо надо другой конец веревочки на дверь накинуть. Если девица войдет, да за дверь возьмется, то заговор сразу на тебя перейдет и боль утихнет, а если муж честной, то получасом позже. А если муж, да не честной, тогда что, говорю? А где это ты таких видела, спрашивает? Ну, я пока в уме перебирала, кто чем запятнал себя, он веревочку к ручке привязал, да меня за дверь и выставил, дверь то внутрь открывается для наших землянок. Поднялась, уселась на верхнюю ступеньку, да как крикну ему. А Фаддея то разве можно честным мужем назвать? Он, кобель такой, при живой то жене по вдовушкам как бегает? Ни одной бы не пропустил, если бы отказу не было... Когда успевает только? Одним духом я это выпалила, а Радимир из-за двери мне тоже как крикнет... Ась? Не расслышал, речет, тебя! Я то подниматься со ступенек начала, а он в это время дверь как дернет... У меня аж звезды из одного глаза в другой прыгнули. Ну, мыслю, заговор так на меня перешел. И зуба больного, что сверху справа сидел - как не бывало. Но это я уже потом языком нащупала, а пока сказываю, что ж ты девицу то не позвал, такой сякой, чтоб без боли совсем обойтись? Ты то старик совсем, когда теперь боль то уйдет? А он мне травку какую-то в берестяной кружечке протягивает, на мол, полоскай. Со стариками, говорит, как с девицами, легко все. Принюхалась, ромашку уловила, еще что-то там было, да не разобрала... Ладно, думаю, старый ты хрыч, не отравишь же, начала полоскать и тут то и обнаружила свою потерю... Ох и устроила я им с Любимом головомойку, кузнецу то своему чуть грабли об спину не обломала. Но потом, знамо дело, пошла к Радимиру с отдарком, да извинениями. Врасплох, баяла, ты меня застал, вот и накричала опосля на тебя. Ну он и признался, что всех так лечит, кто к нему приходит, токмо не часто это бывает. Да ты, сказывает, молчи, а то на следующего уговор не подействует... Уговор, как же, обманщики... Но что деяти, пообещала...