Поветлужье - Страница 62

- Какие твои годы... - Вячеслав покачал головой и пошел по остальным болящим. Так и ходил все дни от одного к другому. Обтирал уксусом, чтобы снять жар, поил отварами, постоянно экспериментируя с составами травяного сбора, но все-таки за всеми не уследил... Дети свалились все, однако к концу второго дня их состояние почти не внушало опасение. Высокая температура, продержавшись один день, пошла на спад. Видимо молодые организмы, выросшие на природе и не подвергнувшиеся атакам антибиотиков, обладали сильным иммунитетом, который заглушал привнесенный вирус. А вот самые старые сначала чуть кашляли, особо ни на что не жалуясь, а потом их состояние резко ухудшалось. Да так, что ни отвары, ни обтирания с болезнью не справлялись, и четверых уже пришлось похоронить. Четверых чужих для Вячеслава старых женщин, которые при этом были чьими то матерями и бабушками, на чьих руках воспитывались внуки, лежавшие в горячке тут же. Когда жертвы для вас чужие, то это статистика. Однако Вячеслав уже принимал этих людей близко к сердцу, переживая за свои просчеты и всегда провожая в последний путь, который проходил сразу же после кончины, не дожидаясь установленного христианскими обычаями третьего дня. И он уже не раз возносил в душе молитву, радуясь, что эта эпидемия обошлась столь малыми жертвами, и сожалея, что не захватил с собой в лес самый простой и дешевый набор лекарств. Тогда бы о смерти и речь бы не шла. Кто в детстве не мечтал заболеть, чтобы не ходить в школу? А в этом времени такое желание вполне могло бы привести и к смертельному исходу. Имея - не ценим, потеряв - плачем... Завидуем, смотря на чужое, и при этом совершенно не храним свое... Увы, человек не меняется, меняются его возможности, которые на данном временном отрезке были у Вячеслава очень ограниченны. Был бы чуть страшнее вирус, и людей не спасло бы никакое чудо.

Однако жизнь вокруг шла своим чередом, и то, что для Вячеслава и многих семей было трагедией, другие воспринимали более обыденно. Бог дал, бог взял. Больные болели, здоровые работали. Плотина, несмотря на то, что на сооружении ее трудились всего четверо оставшихся здоровыми плотников, достраивалась. Обтесанные бревна уже легли между сваями. Остались лишь тонкие работы по сбору колеса, установке желоба и различные моменты сопряжения механизмов. Чуть подумав, Николай, по приходу известий о разгроме буртасов, отправил Любима обратно в весь, уговорив того отдать на нужды пилорамы остаток хорошего железа. Дело стоило риска. Задачей Любима были два широких ножовочных полотна для продольного распила. Как разводить зубья, Николай ему на словах рассказал. Для продольного распила они должны быть наклонены и пила будет представлять собой набор десятков маленьких рубаночков. Развести зубья посильнее тоже напомнил. А уж опыта ковки у местного кузнеца было гораздо больше, да и набор напильников имелся. Особо Николай напомнил о цементации. Но тут приходилось положиться на волю случая, поскольку больших экспериментов с науглероживанием и закалкой кузнецы еще не проводили, хотя в первый же день после их разговора о укреплении железа углем, Любим заказал у гончара очень высокие кувшины с широким горлом для пробного науглероживания клинков.

Сам же Николай в свободное от физической работы время пытался нарисовать двухэтажную конструкцию и сопутствующие механизмы, предназначенные для распиловки бревен на доски. С одной стороны, необходимо было наладить легкую подачу очищенных от ветвей деревьев, чтобы при этом распил шел под весом самого бревна, а с другой стороны хотелось бы поднять сам механизм повыше, чтобы многочисленные опилки не засоряли проход, а падали вниз на первый этаж, где их можно было гораздо легче убрать.

В любом случае, дела понемногу двигались, а вселенские часы отсчитывали секунды, минуты, часы и подталкивали историю вперед. Эти часы разрешали делать все что угодно, но спустя некоторое время вели спрос по полной программе. Ах! Вы не успели? Ну что же, значит успели другие, и на скрижалях истории будут вписаны их имена, а не ваши... Тик-так, тик-так, тик-так...

***

Ой-ой-ой, голова моя садовая, как же я лопухнулся то так, - Михалыч покачал головой, подперев ее руками. Находился он при этом вместе с Ишеем и воеводой около уреза воды на берегу Ветлуги, присев на высохшую корягу, выкинутую на берег весенними водами. И ничего не предвещало такого удара судьбы. Сидели, ждали отяков, время как раз подходило к условленному сроку встречи. Болтали ни о чем, точнее о разных разностях, выспрашиваю друг у друга подробности быта народов, расположение земель, кто чем и под кем живет и дышит, и кто из сильных мира сего более сильный. Пока Ишей не обмолвился о гостях к сотнику Ибраиму, после которых тот и засобирался сюда в поход.

Михалыч еще ранее договорился с тем же воеводой, что буртасец идет ему в долю и считаться будет вольным человеком. Тот даже махнул рукой, делай мол, что хочешь, в своем праве, доля твоя всяко поболее будет, чем один басурманин. О другой добыче с тобой еще людишки будут рядиться, а вот полоненных буртасов им по избам в качестве холопов никто не даст разобрать. С теми еще придется решать что-то, а пока пусть поработают на благо общины. А это как раз тебе лучше знать и твоим сотоварищам, только ответ за них держите, вот и все. Поэтому, Михалыч пленного десятника с племянником оставил на болоте в помощь Николаю, сказав им, что как отработают свое, так и отпустят их. Сколько же это по времени займет, он не знает, но в ближайшее время выяснит. Десятник покивал головой и только поинтересовался напоследок, не заставят ли его здесь принимать христианство, если он решит остаться насовсем. Михалыч на это пожал плечами и ответил, что если тот будет держаться его, то никто его принуждать не будет, а за других сказать не может, но вроде не должны. Ишею же Михалыч передал, что тот волен в своих действиях, но для других он пока побудет его холопом, чтобы в первое время не возникало вопросов.