Поветлужье - Страница 42

- Лекарь наш, Вячеслав, говорил мне о фазе оскур.. обскурц... тьфу... вырождаются, значит, - более для себя, чем для Антипа, прошептал ему на ухо Михалыч. А потом, уже не церемонясь, во весь голос продолжил, - если короче, то дохнут они. Ходят по земле, жрут, едят, но такие больные и слабые, что почти мертвые. Такую добычу первую заваливает волчье племя. Естественный отбор, так сказать. И жен своих, и детей уже за живых не считают. А те, кто в полон попали, для них мертвые уже.

Михалыч оглядел повернувшиеся к нему лица и медленно, с паузами, продолжил. - Ты переводи меня, Пычей, переводи. Спроси их, почему они еще не висят на деревьях, завернутые в кору или, может, вы сжигаете умерших?! Почему тогда я не вижу большого костра?! Почему я задыхаюсь от мертвячьего духа, который расползается по этой поляне?! А почему они не закопали своих детей и жен, если вы, конечно, хороните их в земле?! По вам ползают белые толстые опарыши, в вашем разложившемся теле копаются личинки жуков и мухи откладывают там свои яйца! - егерь последние слова просто выкрикивал, брызжа слюной прямо в желтовато-красное лицо в веснушках единственного из воинов нижнего поселения отяков, присутствующего на собрании, - что же ты перестал переводить, Пычей?! Что остановился? Вы все мертвые заср...

Удар пришелся точно в челюсть, и егеря бросило вниз на землю. Будто ничего не произошло, Михалыч, улыбаясь, встал, отряхнулся и продолжил, указывая пальцем на судорожно сжимающего нож воина:

- Ну, наконец-то я вижу живого человека, - он посмотрел на старосту, бледного даже на фоне его белой косоворотки, кидающего в полном молчании слова в толпу, враждебно смотрящую на посмевшего оскорбить ее человека. - Я вызываю единственного живого среди вас на бой! До моей смерти! Если я погибну, то никакой виры с вас не потребуют и за кровь мою никто не придет отомстить. Этому порукой будет его слово, - указал он на Антипа. - А ежели я одолею этого воина, то его жизнь будет принадлежать мне. И он будет из ваших мертвых родичей делать живых! Согласны ли вы на это?

Дружный рев многих взбудораженных глоток положил началу поединка. Поединка, продолжавшегося считанные мгновения, потому что руку бросившегося с ножом отяка Михалыч блокировал ударом предплечья изнутри и, захватив ее за запястье и в районе плеча, встречным рывком вывернул за спину, успев ударить в момент захвата противника коленом в живот. Через мгновение тот стоял на цыпочках с вывернутой рукой и ножом, приставленным к горлу.

- Спроси его, Пычей, помнит ли он еще условия поединка? Что его жизнь принадлежит мне?

Староста что-то тихо спросил у воина и, получив от того немного неразборчивый, но явно утвердительный ответ, кивнул.

- Как зовут тебя, воин? - обратился к побежденному Михалыч.

- Терлей, - ответил тот, выслушав перевод от Пычея.

- Так вот, этот воин пойдет со мной освобождать жен и детей вашего рода. Я так распорядился его жизнью. Кто-то еще хочет со мной сразиться? Я готов. - Михалыч демонстративно отошел на край поляны.

Несколько минут на поляне звучала перебранка разгоряченных людей, и даже окрики старейшин не утихомирили страсти. И только когда егерь достал и разрядил выстрелом заряженное мелкой дробью ружье, когда прямо над головами спорящей до хрипоты толпы пронесся громовой раскат, от которого пригнулись самые отчаянные, когда на затихшую изумленную толпу посыпались мелкие ветки и листья, Пычей поднял руку, показывая, что он будет говорить. Что он сказал своим родичам, оглушенный Антип, стоявший как раз около Михалыча, не разобрал, но староста несколько раз упоминал имя Инмара. Чуть позже староста обратился к егерю:

- Терлей сказывает, аже он и так бы пошел, без позволения общины, потому как его жена и дочка в полоне. И еще пять воинов готовы с тобой сразиться... - тут уже Пычей не выдержал и усмехнулся, - чтобы ты взял над ними победу, и они отправились с тобою мстить. Они даже готовы ослушаться старейшин и вручить тебе свои жизни просто так, без поединка.

- Скажи им подойти ко мне, староста, - незаметно подмигнув ему, егерь подошел к Антипу, уже начинающему распаковывать один из баулов, которые они еле дотянули через заросли таежного леса до переправы отяков через Ветлугу. Когда Михалыч содрал с недоумевающего Терлея кожаную куртку с короткими рукавами, обшитую вперемежку костяными и металлическими бляхами и наручи из грубых полосок железа, все подошедшие еще настороженно переминались, сомневаясь, правильно ли они поступили. Но когда переливающаяся мелкими упругими кольцами кольчуга обтянула широкие плечи проигравшего жизнь воина, а потом такому же священнодействию подверглись остальные пятеро, когда полукруглые шеломы с шишаками были надеты на их склонившиеся головы, и воины были опоясаны саблями со сверкающими стальными клинками и вытравленными изображениями волков и лис на ножнах...То бурной их радости не было предела, как не было предела зависти в горящих глазах их сотоварищей, посматривающих на свои испещренные зазубринами клинки мечей из мягкого железа.... Восхищенным возгласам даже не помешало уточнение Михалыча, что доспехи не подарены навсегда, с их помощью воины лишь могут отомстить за своих родичей и добыть новые в бою. А саблей же им еще предстоит научиться владеть, поэтому старые мечи лучше бы захватить с собой. Но окончательно перелом наступил, когда Пычей, как староста нижнего поселения, достал из припрятанного короба деревянную статуэтку, поднес к егерю и сказал, что воршуд принимает его, а подошедший тэро дал совет воинам избрать этого человека воеводой намечающегося похода. Правда, кольчуг более никому не досталось, но через три часа, на склоне дня, разношерстная рать из тридцати восьми человек выступила к переправе, представляющей из себя несколько долбленок, спрятанных в кустах пологого с этой стороны ветлужского берега. У кого-то на поясе был меч, кто-то нес копье или сулицу, но у всех без исключения были луки в налучах, перекинутые за правое плечо, полные тулы стрел и щиты на левом. Не рассчитывая победить противника в ближнем бою, новоявленный воевода предусмотрел возможность взять его измором. Михалыч шел впереди, в доспехе, неся мешок со снятыми с буртасских шлемов лисьими хвостами, которыми он напоследок потряс перед своим воинством для поднятия духа. Он моргал слипающимися от недосыпа глазами и тихонько жаловался Антипу: