- Отпусти ты меня пошалить среди тех... буртасов. Обучен этому. Не получится, так предупрежу баб, чтобы в леса далее уходили.
- Пощипать буртасов, сказываешь, есть желание... Что, Петр?
- Пусть идет, не помощник он нам. Не сгинет, так весть охотникам подаст, все польза будет.
- И то мысль. Темнеет ужо. Перед уходом покажись, вой, могу и передумать. Аже сами замыслим выйти, то не пущу.
Михалыч коротко кивнул и отошел к Вячеславу, отиравшегося на противоположной стене тына.
- Ну что, Слав, ухожу в ночь, если повезет и отпустят, - поднял егерь блестевшие азартом глаза на земляка, - давай поручкаемся в крайний раз. Стрела, как пуля, шальная случается.
- Не плачь родная, все там будем, - хмыкнул Вячеслав и, взяв Михалыча за плечи, коротко прижался и хлопнул по спине рукой, - и ты не поминай лихом, если что...
Поделив патроны по-честному, то есть каждому поровну дроби и картечи, бывший капитан уединился на несколько минут в ближайшей землянке, наведя марафет на лицо и руки. Потом, скинув мешающий поддоспешник, одолженный у кого-то из дружинных по случаю "авось спасет", поплясал на предмет издаваемого шума, и отправился к Сваре поболтать, где и как ему лучше спуститься. Все-таки он еще ни разу не обходил весь по периметру. Получив от того порцию ворчания и причитающихся ехидных шуточек на тему "с чего он такой грязный, а аже есть желание еще изваляться, то вон - свиньи в углу тына в пыли покопались и ты к ним иди", Михалыч все-таки выпытал несколько укромных тропок, отходящих от веси.
- Не пройдешь, вой. Обложили знатно, вся весь - двести шагов со стороны леса. А до деревьев по пажити, не соврать бы, два раза по столько. Не ведаешь на что окушатися ...
- Зато на небе тучки, дождь вот-вот начнется, пройду...
- Пусть Перун тебе удачу пошлет, - еле слышно прошептал Свара, - а нет, так все одно - встретим опосля друг дружку...
- И вам тут не скучать, - кивнув, Михалыч отправился в сгущающихся сумерках в сторону совещающихся дружинных людей.
Трофим, Петр и компания собрались под недавно воздвигнутым навесом, покрытым свежей дранкой и стоявшим рядом с дружинной избой для таких вот летних посиделок. При сооружении сего строения никто не мог предугадать, что здесь будут решаться судьбы селения и места подошедшему уже не хватило. Упомянутая компания, кроме названных лиц, состояла из старосты Никифора, седого старика с живым лицом рядом с ним, и двух дружинников, рассевшихся на двух лавках за грубо сколоченным узким столом из расщепленного пополам и обтесанного ствола осины. Постояв минут десять, Михалыч уяснил, что обсуждение зашло в тупик. Все схемы противодействия, сочиненные, когда весь еще закладывалась, пошли под откос. Никто не рассчитывал, что подойдет столь внушительная немилосердная сила, стремительным броском отсекшая весь от леса. А ведь подошли еще не все, одна лодья осталась добирать полон и рухлядь у отяков. Рассчитывали, что отобьются от новгородских ушкуйников, что ветлужскому князю черемисов преподнесут очередные богатые подарки, что согласятся заплатить мехами и серебром булгарам, ежели те, не дай бог, придут проверить, что же творится у них под боком. А также, что смогут договориться с суздальскими или рязанскими, иногда заплывавшими в эти воды поторговать или собрать ту же дань с местных племен. Но, фактически, от чего убегали, к тому и пришли.
- Да, некуда крестьянину податься... Или христианину? - подумал Михалыч, - один черт...
Речь в удивительно спокойной обстановке за столом шла о том, как лучше погибнуть, быстро или с честью. Быстро - это прорываться ночью в лес, пытаясь предупредить и увести жителей веси, отрубая концы погони. Наверняка, прорыв встретит подготовленная засада и положит большую часть переяславцев. Недаром, единственная информация, которую передал конный буртас, это то, что на рассвете выйдут вои по следу ушедших. С честью... это почти тоже самое... Выйти чуть в сторону и броситься в самоубийственную ночную атаку, когда превосходство в мастерстве и доспехе слегка компенсируется темнотой и жаждой мести. Тогда есть возможность нанести противнику такой урон, что он не будет помышлять о преследовании баб и детей. Но в случае неудачи оставив при этом их на растерзание. Вариант остаться в веси и надеяться, что мимо не проведут полоненных жен, детей, соседей, не рассматривался, как почти невероятный. Разговор при этом шел, так сказать, в свободном формате, без всякой субординации. Трофим вообще сидел наполовину отвернувшись и поигрывая ножом, то и дело втыкая его в лавку рядом с собой, видимо уже что-то для себя решив. Как понял Михалыч, его собственную попытку пройти дозоры не рассматривали за своей ничтожностью. Видя, что дело идет к концу, егерь решил вмешаться.
- Нет ли желания у почтенных воев и членов общины выслушать совет?
- Сказывай свою мысль, - поднял на него глаза старик.
- А если не нападать на стоянку буртасов, а обратить внимание на лодьи?
- Давай сказывай до конца, вой, - подвинулся десятник к столу, - сам мыслил лодьи пожечь, но то делу зело не поможет, аже третия есть ниже по течению.
- Сколько воев со стороны холма весь стережет? - облокотился кулаками на стол Михалыч.
- Два-три. На случай, аже вплавь кто решит уйти. Остальные перегородили саженей сто пятьдесят от Дарьи до брега, что вниз по течению от веси. Гляди вой...
- Отчего ты его, Трофим, все вой, да вой величаешь... - задал вопрос старик, - ужель имени нет?
- Имя есть, помню про то, Радимир, - ответил тот, - токма к веже пусть приучится сперва. Ужо начал понемногу. Забыть не могу то, что десятником меня кликал, будто шавку, да вел себя гордо, будто право такое имеет. А делами такое право еще не заслужил, слова одни пока... Даже кнез меня по имени величал...